Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]

Еще пять минут… экипаж минует Мраморный дворец. Теперь его почти не видно – вдоль парапета моста, на расстоянии полусотни метров друг от друга, в парапет врезаны одинаковые деревянные будки. Они и скрывают обзор вдоль моста, не давая разглядеть, что творится у съезда на Дворцовую.

Все. Время вышло.

Эфир взрывается:

– Объект на мосту, первый, третий, вперед, второй, четвертый, пятый, на месте! Работаем!

– Первый пошел.

– Третий, ответь… третий… ТРЕТИЙ?!

До цели двадцать пять шагов, вдоль парапета Петровской набережной. Спасибо бесчисленным парадам и караулам – привычка ТОЧНО рассчитать шаги, чтобы оказаться на месте миг в миг, и никак иначе…

Корф выдирается из объятий Порфирьича. Денщик, сперва аккуратно придерживавший их высокородие под локоток, теперь хватает его за плечи и под конец, войдя в раж, цапает за шиворот и отвороты шинели. Барон хрипло орет и сквернословит, встречные прохожие шарахаются от раздухарившегося офицера. Все по-настоящему – малейшую фальшь могут заметить эти двое, и тогда…

Вон они – подошли к парапету, остановились… второй, «лакей» в простонародном тулупчике, принялся возиться с бумажным свертком. Первый, «барин», стоит к Корфу вполоборота – заложил руки за спину, пальцы нервно тискают трость. А может и пустить ее в ход…

Пятнадцать шагов.

Дили-дон – дили-дон! – надрывается благовест.

– Что вы себе позволяете, господин штабс-капитан?

Штабс-капитан – это Корф и есть. А раздраженный голос принадлежит подполковнику гвардейской конной артиллерии – кой черт его принес… Хотя, увидев такую картину, любой уважающий себя офицер непременно вмешается.

– Позор, господин капитан! Ожидают проезда государя, а вы ведете себя как пьяный матрос!

Семь шагов…

Корф оборачивается к возмущенному артиллеристу:

– А пошел ты, шпала гвардейская! Иди, поучи жену щи варить… холуй паркетный…

Подполковник в ступоре. Миловидная дама, шагах в десяти, хватается за щеки и возмущенно ахает – матерный рык барона слышен, наверное, даже в Петропавловке. Корф краем глаза видит, как «лакей», уже вытащивший из свертка горохового цвета трубу, одобрительно косится на подгулявшего офицера. Первый, с тростью – хоть бы обернулся…

Пять шагов.

– Да как вы… да я вас!.. Встать по форме! Извольте представиться!

Порфирьич, успокоительно что-то бормоча, не дает своему господину броситься на обидчика и парой затрещин разрешить известный спор между гвардией и армией. Оно и кстати: террорист наблюдает только затылок барона, а лица Порфирьича не видит вовсе – Корф на полголовы выше своего денщика.

…Два шага…

– Давай, яти их!

Корф по-кошачьи прыгает на «барина». Сейчас не до савата – рукоятью револьвера по затылку. Черт, шапка мягкая… еще раз – в основание шеи, другой, третий – «барин» кулем оседает на землю.

– ЕВГЕНЬ ПЕТРОВИЧ!

Порфирьич отлетает от тяжелого удара в лицо. «Слуга» отскакивает – ловко, спиной вперед – и вскидывает гранатомет на плечо. На мост он даже не смотрит.

Корф в прыжке трижды жмет на спуск «бульдога». Бац, бац, бац! Дистанция три шага, но одна пуля все же высекает фонтанчик гранитного крошева из парапета за спиной гранатометчика. Ш-жж-ах! Огненное полотнище прямо в лицо. Что-то раскаленное, плотное с визгом проносится над самой головой барона. Корф ослеплен, оглушен, обожжен, но на ногах устоял.

«Слуга» роняет дымящуюся трубу и медленно заваливается вбок.

Грохот взрыва за спиной: граната угодила в фасад дворца великого князя Петра Николаевича – на уровне второго этажа, как раз в угол, которым здание выходит к Неве. Хрустальный, веселый звон – с фасада дождем сыплется стеклянный мусор.

Порфирьич, с лицом, залитым красной юшкой, насел на «барина» и с черной бранью крутит ему руки. «Барин» не сопротивляется.

«Не убил ли? Да нет вроде, меховой воротник должен был ослабить удар…»

– Что… что это?.. Вы?..

Конно-артиллерист. Очнулся и даже заговорил…

Высокий контральтовый визг – давешняя эпатированная дама. Вот уж не повезло бедняжке, такие потрясения…

– Евгень Петрович, вы как?

Знать бы самому…

Через площадь бегут трое жандармов в штатском – им было настрого приказано не высовываться, пока дело не будет сделано. Ну теперь можно, ребята, получите – товарец первостатейный, правда, подпортили слегка при упаковке, не взыщите…

Благовест, благовест – дили-дон – дили-дон… а это что?

Вдали, где-то за редкими, голыми березами вокруг Троице-Петровского собора, за чугунной ажурной оградой с высокими квадратными столбами, раскатывается странный звук – будто какой-то великан огромной палкой протарахтел по подходящих размеров штакетнику. Раз, другой… а потом побежал, шалун эдакий, вдоль забора, не отрывая палки от досок…

– Третий, Никонов, отвечайте!

И после мгновенной паузы:

– Первый, пятый! Барон! Возок прорывается к мосту! Пулемет!

Ворота в церковной ограде обращены в сторону крепости. На Большую Дворянскую выходит только малая калитка – ею неприлично пользоваться солидной публике. Так что люди, спешащие сейчас на зов благовеста, доходят до угла площади, что напротив Конной улицы, сворачивают влево, к воротам, а там уж, перекрестившись, положив поклон – к колоннаде портика. Когда-то деревянный Троице-Петровский собор был главным в городе, как и площадь: на ней стояли Гостиный Двор, таможня, рынок, Сенат, Синод, коллегии… Давно уже площадь пребывает в тени Дворцовой и Сенатской, а каменное имперское великолепие Казанского и Исаакия безнадежно затмило скромную красоту старенького деревянного собора.

А люди все идут. Сотня шагов до угла, до поворота на Конную, где на противоположной стороне улицы мерзнут на ветру два переодетых жандарма. И два десятка шагов – до возка, притулившегося у тротуара. Не возок даже – обычные извозчичьи санки, с низенькой спинкой, такой, что идущая следом лошадь роняет пену на голову седока.

В санках – двое. Первый – кучер, вон скрючился над вожжами. Второй – тревожно зыркает со своего места на прохожих. Рядом с ним, под рогожей – что-то угловатое, длинное, торчит наискось вверх.

– Не смотрите на их, вашбродь, не дай бог заметють… Вон, на церкву перекреститесь…

За спиной – шаги, шаги. Топтуны. До чего докатился он, морской офицер!

Корф с Каретниковым оторвали его от набирающей обороты программы по минному делу. Из строгости адмиралтейских кабинетов и лабораторий, из мастерской, где только начали собирать полноразмерный макет новой гальваноударной мины, не виданной ни на одном еще флоте системы, – и на петербургские улицы, в колодцы-дворы, в стылую, слякотную хмарь, в полумрак, где тенями мелькают какие-то отвратительные типы. И теперь вот – «бульдог» в кармане, а за спиной – шпики. Филеры. Жандармы.